Ольга Мичи: “В Африке я нашла то, что искала по всему миру”

Древние города майя в Гватемале, первобытные деревни, затерянные в лесах Африки, таинственные религиозные ритуалы в Того – это не новые приключения Индианы Джонса, а лишь несколько историй из путешествий Ольги Мичи, девушки, объездившей весь мир в поисках затерянных племен и далеких цивилизаций.

Так повелось с самого детства. Родившаяся в разгар холодной войны в Гаване и выросшая в семье военного офицера, Ольга с малых лет привыкла к бесконечной череде смены мест. Сегодня она побывала в 67 странах мира (впрочем, бросаться цифрами – не в ее стиле), пожила в затерянных племенах Африки, попробовала дайвинг с белой акулой (без клетки!) и стала единственной женщиной в мире, погрузившейся в мутные воды африканской реки Окаванго, чтобы заснять огромных нильских крокодилов. Воспоминания об этих поездках войдут в большую фотовыставку путешественницы, которая на днях открывается в Artplay в Москве. А пока мы встретились с Ольгой, чтобы попытаться разглядеть в красивой и элегантной молодой женщине современную Лару Крофт.

Ольга, ваша любовь к путешествиям обозначилась еще в раннем возрасте, но тогда она была скорее вынужденной…

Да, любовь к путешествиям у меня появилась с привычки переезжать. Вдобавок ко всему, каждое место, куда моего папу отправляли служить, было по-своему интересным и уникальным. Родилась я на Кубе, а из Кубы мы поехали на Украину, в маленький военный городок Макаров-1. Там была расположена ракетная часть, а в ней – буквально 30 домов, окруженных лесом. Там со старшим братом, помню, мы искали какие-то черепа, кости животных, собирали тритонов на озере и представляли себя этакими героями-первооткрывателями.

Наверное, именно тогда у меня впервые возникла тяга к каким-то диким, неизведанным местам…

Потом папу отправили служить в Армению. В течение этого времени я успела пожить у одной бабушки в городе Елец Липецкой области и у другой – в Белгороде. Какое-то время пожила и с родителями. В то время в Армении был период гражданской войны, и для детей там было не очень безопасно, впрочем, и в такой обстановке у нас были свои приключения: от походов в горы до лазания втихаря за мандаринами.

Затем папа успел и в Грузии отслужить, и в Южно-Сахалинске. И каждый раз это было что-то абсолютно новое: новый колорит, новая природа, растительность. Плюс ко всему мои родители были помешаны на приключениях, приключенческих книгах, и каждые выходные мы мы отправлялись куда-нибудь в лес, а в отпуск, как и любая советская семья, ездили на Черное или Азовское море.

С тех пор у меня и появилась эта тяга к бесконечной смене мест, невозможность оставаться где-то подолгу.

А кроме радости новых впечатлений, вы не испытывали грусти от того, что снова нужно расставаться со школьными друзьями, каждый раз начинать все сначала?

Конечно, в средней школе приходилось трудно. Это ведь сложный период для любого ребенка. Происходит становление личности, появляется желание занять как-то место в том обществе, в котором ты находишься. А меня переезды вынуждали каждый раз за это место бороться. Причем чаще всего с мальчишками. Приходилось, конечно, воспитывать в себе сильный характер, не позволяющий отступать перед трудностями, воспитывать те качества, которые сегодня необходимы во время экстремальных путешествий.

Наверное, в общении с крокодилами это особенно пошло на пользу. Когда, кстати, в вашей жизни стали появляться большие, уже не вынужденные путешествия?

Сначала был период учебы в институте в Москве, я вышла замуж, у меня появился сыночек. И тогда я как-то еще не думала о том, что в моей жизни появятся большие и серьезные экспедиции. Вместе с тем я понимала, что моя жизнь с рождением ребенка не должна становиться менее разнообразной, и постепенно я стала ненадолго уезжать в маленькие путешествия.

А через какое-то время пришло понимание того, что маленьких путешествий мне уже недостаточно.

Меня охватывало желание видеть что-то такое, что не видел еще никто, делать что-то такое, чего до меня не делали. Я стала искать подобные места и возможности, и так появились мои поездки-экспедиции, связанные с экстримом, с крупными животными. Вот в последнее время у меня проснулась любовь к дайвингу…

Могу предположить, что организовать экспедицию достаточно сложно. Вы путешествуете в команде?

Да, в последнее время я путешествую в составе международной команды Амоса Нахума – всемирно известного фотографа и путешественника, чьи статьи и снимки были опубликованы в сотнях изданий по всему миру – от National Geographic до The New York Times. Правда, Амос специализируется на животных, большинство его проектов – это попытка обратить внимание человечества на существующие проблемы экологии. Это и многочисленные последствия глобального потепления, и, как результат, процесс исчезания многих биологических видов планеты. Если же я еду в племена, то беру с собой очень надежных людей, в которых я уверена. Крепких и сильных, как физически, так и морально.

Сейчас у меня уже появились друзья в разных странах мира, и на организацию поездки уходит гораздо меньше времени. Мне уже не обязательно самой что-то искать, при наличии свободных мест я могу просто присоединиться к команде, которая уже готова двинуться в путь. То же самое, в частности, и с Африкой. Там у меня тоже есть свои контакты, друзья. Я всегда могу найти проводника, знаю, как все организовать.

Писательница Сильвия Плат говорила о том, что родиться женщиной – это ужасная трагедия. Она писала: “Я испытываю всепоглощающее желание путешествовать с бродягами, моряками и солдатами <...>. Однако все мои мечты отравлены тем фактом, что я девушка, а существо женского пола находится в постоянной опасности физической и сексуальной агрессии”…

Возможно, Сильвия Плат и ощущала нечто подобное, а вот Лени Рифеншталь не один раз отправлялась в опасные путешествия, на протяжении 10 лет снимала на пленку жизнь нубийских племен в Судане, и вряд ли когда-то ей в голову приходили подобные мысли. Так что мне кажется, все здесь зависит от самого человека. Можно и с моряками путешествовать. Нужно только заранее определить формат общения, ну или быть не слишком красивой (смеется).

В экспедиции с нильскими крокодилами я была единственной девушкой. И когда члены команды увидели меня, они решили, что я не продержусь и пары дней, но я делала все, чтобы доказать свое право быть членом команды: никогда не жаловалась и не показывала своего страха. А страшно, конечно, было.

Ага, все-таки было, значит! А то складывается такое впечатление, будто вы совсем какая-то бесстрашная…

Было, конечно. И даже очень. То, что мы делали, это ведь было действительно очень опасно. Людей, которые совершали подобное, в мире можно пересчитать по пальцам. Вообще, это был, пожалуй, единственный раз, когда мне было страшно. С белыми акулами, например, все проще. Они, как и любое другое животное, боятся быть атакованными, и человек с аквалангом и камерой – для нее такое непонятное существо, которое вызывает любопытство. Даже если акула подплывает к тебе, она старается держаться на расстоянии, и пока видит, что ты за ней наблюдаешь, сама немного побаивается. Так же ведет себя и любое другое животное, вне зависимости от размера. И зная это, ты не станешь их бояться.

С крокодилами ситуация была несколько иная.

Тогда в Ботсване, в холодных и мутных водах африканской реки Окаванго было действительно страшно, потому что я не видела хищника.

При работе с крокодилами на поверхности воды нельзя находиться дольше нескольких секунд: это зона повышенной опасности, и мы должны были быстро опуститься на дно, где видимость была всего несколько метров. Каждый холм грязи, выступающий из темноты мутных вод, напоминал мне рептилию. Конечно, все обошлось, и это был потрясающий опыт, который я планирую повторить, ведь тогда из-за страха я так и не смогла сделать те фотографии рептилии, о которых мечтала, и поэтому экспедиция меня не совсем удовлетворила.

Ольга, а когда возникло желание взять в руки камеру и начать документировать свои путешествия?

Мой дедушка занимался фотографией. Помню, как наблюдала за тем, как он проявляет черно-белые снимки в полумраке крошечной ванной комнаты, погружает их в раствор, и на белых листах проявляются контуры людей и животных, деревьев и зданий. Потом развешивает на веревках… А бабушка, конечно, на него ругалась, потому что веревки предназначались для сушки белья, а не фотографий. Наверное тогда, завороженная этим чудом, я впервые задумалась о фотографии. Впрочем, осознанное желание фотографировать в поездках возникло позже и в основном из стремления поделиться, проиллюстрировать свой рассказ. Сначала я снимала на мыльницу, потом возвращалась и с разочарованием замечала, что фотографии получились не достаточно качественными. Тогда стала изучать профессиональную камеру. Впрочем, фотография в путешествиях для меня не первостепенна, она лишь средство коммуникации.

Родители – путешественники, дедушка – фотограф, а еще вы как-то отмечали,что выросли на правильных книгах. И правда, книги ведь играют очень важную роль в формировании личности. Что вы читали?

Первые мои любимые книги – это “Шерлок Холмс”, еще я очень любила Гоголя: привлекал мир мистики, особый колорит гоголевской Украины. Зачитывалась Жюлем Верном, а потом полюбила Хемингуэя. Наверное, невозможно было родиться на Кубе и не полюбить его. Помню, как во время прочтения рассказа “Старик и море” живо представляла эту историю, разворачивающуюся недалеко от Гаваны, это стойкое противоборство человека и стихии. Первые мои впечатления об Африке тоже складывались за прочтением Хемингуэя.

Ольга, вы были на всех континентах, а полюбили больше всего Африку. Почему это место стало для вас особенным?

Мое отношение к Африке действительно пристрастно. Этим континентом я восхищаюсь, глубоко уважаю его и бесконечно люблю. Именно здесь я нашла все то, что искала в поездках по всему миру.

Невероятные ландшафты, поражающие своим разнообразием и впечатляющей красотой, самые красочные закаты и самые яркие рассветы, богатство животного мира.

И все же самые яркие мои впечатления от посещения “Черного континента” связаны с возможностью общения с племенем химба в Намибии. Это самобытное племя, находившееся практически на грани исчезновения в 80-х годах прошлого века. Сейчас их численность колеблется в пределах 20-45 тыс. человек. Племя химба стоит увидеть, и не просто увидеть, но познакомиться с ним поближе. Ведь его присутствие на этой планете так же хрупко, как и уникальная экосистема этого района Намибии.

Вообще, я редко возвращаюсь в одно и то же место, только если оно для меня особенно много значит. В Африку я возвращалась много раз. Понимаете, мне не интересны памятники архитектуры: они стояли сотни лет и еще простоят столько же. Но этого нельзя сказать о природе и исчезающих народностях. Я приезжаю в одно и то же племя в Африке на протяжении всего нескольких лет и вижу изменения, которые происходят в нем. Если раньше, например, все жители племени ходили в национальных одеждах, то теперь ее надевают лишь к приходу туристов. Конечно, любые перемены такого рода неизбежны. И, наверное, в скором времени свою историческую уникальность сохранят разве что племена где-нибудь в Судане да в Папуа – Новой Гвинее. Из-за политической ситуации обеспечивать безопасность приезжим туристам там очень сложно, поэтому разрешения на посещения племен получить практически невозможно.

Еще одна проблема исчезновения племен в том, что люди там умирают от элементарных болезней, от которых давным давно есть лекарства. Я сама наблюдала, как гниющую рану на ноге у ребенка перевязывали каким-то подобием пакета, начинала объяснять, что так ведь будет только хуже и понимала, что элементарная перекись водорода вполне могла бы решить эту проблему. В следующий раз я уже знала все самые распространенные болезни в племени и везла чемоданы лекарств, объясняла им, что и для чего используется, и они с благодарностью принимали это. Лекарства там просто необходимы.

Получается такая двоякая ситуация…

Да, получается, что с одной стороны активный туризм убивает национальную культуру племени, а с другой, наоборот, помогает спасти. Правительство ведь о них совсем не заботится. Взять, например, Эфиопию, Сомали… Там даже воды нет. Я сама много раз видела, как человек стоял на коленях и пил воду из грязной лужи. Аптек там нет, а медпункты всегда пустуют. Наличие там туристов хоть как-то привлекает внимание к происходящему. Поэтому туризм – это одновременно и плохо, и хорошо. Просто ехать туда нужно людям с головой, не для того, чтобы селфи сделать, а чтобы постараться помочь, отнестись к этой культуре с уважением и даже трепетом.

Меня всегда вдохновляли такие истории, как ваша, их силой духа. Путешествие – ведь это не только смена мест, оно еще и воспитывает. Как вам кажется?

Все зависит от формата путешествия, от его цели. У меня есть друзья, которые периодически хвастаются: “Я побывал в 90 странах!” Но меня не впечатляют цифры, и я не понимаю путешествий “для галочки”. Объездить можно сколько угодно стран, но это ничего тебе не даст. Ты не узнаешь страну, не поймешь, не почувствуешь ее культуру и ее людей. Я уже давно не путешествую для того, чтобы просто отметиться, предпочитаю по возможности везде оставаться подольше и пожить той жизнью, которой живут местные. А когда поживешь, тогда действительно начинаешь на многие вещи по-другому смотреть, словно понимаешь суть.

Меня, например, путешествия сделали свободнее, я стала меньше думать о том, что скажут другие, перестала зацикливаться на общественном мнении, а значит, начала жить для себя. Когда-то я много времени и сил тратила на шопинг, а теперь понимаю, насколько это все пустое, этот вещизм…

Когда-то мне интересны были какие-то светские мероприятия, а сейчас я с радостью променяю их на посиделки у костра где-нибудь в Намибии.

 
Как часто у вас случаются такие посиделки? Сколько вы вообще обычно времени проводите в экспедициях?

Очень по-разному. Здесь многое зависит от времени года. Например, октябрь – это время больших акул в Мексике: тогда их размер достигает 4-5 метров. Ноябрь – время касаток в Северной Норвегии, а в декабре стоит поехать на Шри-Ланку, чтобы понаблюдать там за китами. Январь – время Антарктиды, пингвинов, июль – это не только время крокодилов в Африке, но и анаконды в Пантанале в Бразилии, впрочем, тут все зависит от того, насколько дождливый будет сезон и какой будет уровень реки.

И вот так в зависимости от сезона, когда у меня появляется свободное время, я присматриваю какую-нибудь экспедицию, звоню и узнаю, есть ли свободное местечко. Или же мне звонят и спрашивают, мол, Ольга, если хочешь, мы отправим тебя сейчас на Папуа.

 

 
А сынок у вас тоже с раннего детства путешествует или дома маму ждет?

Ну, не совсем с раннего. Первое время я возила его только по России, боялась за его иммунитет и опасалась брать с собой в Африку, в какие-то дикие места, где полно змей и прочих ядовитых существ. Детей ведь сложно контролировать, они любопытны, им все нужно потрогать. Поэтому в Африку он попал уже после пяти лет, и ему там тоже понравилось. Мне, например, очень интересно было наблюдать за тем, как он общается с детьми из племен. У него не было никакого пренебрежения к ним, никакого барьера. Сперва он их немного сторонился, как и любых незнакомых людей, а потом начал вести себя с ними, как с самыми обычными дворовыми мальчишками и девчонками…

Ольга, вы, наверное, очень счастливый человек?

Мне кажется, счастье – это такое очень емкое чувство с множеством составляющих, и, наверное, нет предела для достижения какого-то абсолютного счастья… Конечно, я счастливый человек. У меня растет прекрасный сын. А что еще нужно для счастья? Наверное, заниматься чем-то серьезным, значимым в мире, найти свой путь и следовать ему. Сейчас я на верном направлении, но еще не чувствую, что делаю что-то действительно стоящее, то, чем можно гордиться, не ради денег, а ради того, чтобы принести какую-то помощь миру, не прожигать свою жизнь, а использовать все свое время с пользой. Вот это счастье, и здесь мне еще есть к чему стремиться.

Выставка фотографий Ольги Мичи пройдет с 6 февраля по 1 марта в Artplay, Москва.

• email
• linkedin
• twitter
• google+
• pinterest